👁 3 Просмотров

Перевод:

Эроусмит
От романа Синклэйром Льюисом

Либерти-стрит, когда он мчался по тротуару, спала в тени башен-домов.
По распоряжению Мак-Герка лифт института работал всю ночь, и в самом деле,
три-четыре человека из научного персонала иногда пользовались им в
неподобающие часы.
Мартин в то утро выделил новый штамм стафилококка из глутеального
карбункула у одного больного в Нижнеманхэттенской больнице. Карбункул этот
заживал необычайно быстро. Каплю гноя Мартин опустил в бульон и поставил в
термостат; через восемь часов появился обильный рост бактерий. Перед
уходом измученный Мартин снова поставил колбу в термостат.
Он не особенно интересовался этим посевом, и теперь, в лаборатории, он
сперва снял китель, полюбовался огнями на черно-синей реке, покурил,
обозвал себя собакой за то, что был слишком резок с Леорой, послал к
свиньям Берта Тозера, и Пиккербо, и Табза, и всех, кто навернулся на язык,
– и только тогда побрел к термостату и обнаружил, что колба, в которой
должна была образоваться заметная муть, не содержала и следа бактерий – ни
следа стафилококков.
– Что за черт! – вскричал он. – Бульон так же прозрачен, как до посева!
В чем тут дело?.. И надо ж было этой глупости случиться как раз в такое
время, когда я собрался приступить к новой работе!
От термостата, помещавшегося в особой комнате в конце коридора, он
кинулся в свою лабораторию и, направив на колбу сильный свет, убедился,
что зрение его не обмануло. С раздражением взял он на стекло мазок из
содержимого колбы и сунул под микроскоп. Но увидел лишь тени того, что
было бактериями: налицо были только тонкие контуры, только форма – а
клеточное вещество исчезло; крошечные скелеты на бесконечно малом поле
битвы.
Он поднял голову от микроскопа, протер утомленные глаза, поглядел
задумчиво, почесал шею – китель скинут, воротничок на полу, рубаха на
груди расстегнута. Он соображал:
“Тут что-то занятное. Культура прекрасно росла – и вдруг совершает
самоубийство. Никогда не слыхивал, чтобы микробы так поступали. Я что-то
нащупал! Чем это вызвано? Каким-нибудь химическим изменением? Или
органическим?”

Сыщик, выслеживающий убийцу бактерий, он стоял, запрокинув голову,
поскребывая затылок, поскребывая память, не бывало ли подобного же случая,
когда микробы кончали самоубийством или оказывались умерщвлены без видимой
причины. Он кинулся этажом выше в библиотеку, сверился по американским и
английским авторитетам, не жалея труда, просмотрел французские и немецкие
книги. Но ничего не нашел.
Встревожился: а может быть, в гное, который он использовал для посева,
почему-либо не было живых стафилококков – в бульоне нечему было умирать? В
лихорадочной спешке, не останавливаясь, чтобы включить свет, не раз
налетев с разгона на угол, не раз поскользнувшись на слишком гладком
кафельном полу, он сбежал вниз и понесся по коридору в свою комнату. Он
нашел остатки гноя, взял на стекло мазок, окрасил его генцианвиолетом, с
волнением нанося на препарат одну каплю роскошной краски. Ринулся к
микроскопу. Когда он склонился над медной трубкой и нашел фокус, посреди
серо-сиреневого круглого поля зрения возникли из небытия виноградные
гроздья стафилококков – ярко-лиловые крапинки на бледном поле.
– Бактерии есть, все в порядке! – громко закричал он.
Потом он забыл Леору, ночь, войну, усталость, успех, все на свете и
ушел с головой в подготовку опыта, своего первого значительного опыта. Он
шагал яростно, до одури. Потом встряхнулся, заставил себя успокоиться; в
кольцах и спиралях табачного дыма сел к столу и на маленькие листки бумаги
стал заносить все мыслимые причины самоубийства у бактерий – все вопросы,
которые требовали ответа, и опыты, которые должны были дать на них ответ.
[…]
Было уже шесть часов – светлое ясное августовское утро, и едва он
прервал свою быструю работу, как натянутые нервы сдали, он глянул из
высокого своего окна и увидал лежавший внизу мир: яркие крыши, ликующие
башни, лонг-айлендский пароход с высокой палубой, чванно подымающийся по
маслянистой глади реки.

Целую неделю жизнь Мартина носила характер не более размеренный, чем
жизнь беглого солдата в неприятельской стране – с теми же волнениями, той
же тягой рыскать по ночам. Он беспрестанно стерилизовал колбы, изготовлял
среды с различной концентрацией водородных ионов, переписывал старые
заметки в новую тетрадь, любовно озаглавленную: “Фактор Икс,
стафилококки”, и вносил в нее дальнейшие наблюдения.
[…]
Удостоверившись, наконец, что фактор Икс воспроизводит себя
неопределенно долго, так что и в десятой пробирке, вырастая вновь,
оказывает то же действие, что и в первой, Мартин торжественно явился к
Готлибу и показал ему свои выводы, а также планы дальнейшего исследования.

Исследование фактора Икс продолжалось уже около шести недель, и среди
персонала зародились кое-какие подозрения. Многие стали намекать Мартину,
что ему может понадобиться их помощь. Он всех избегал. Он не желал
оказаться втянутым ни в одну из конкурирующих фракций, хоть иногда и
скучал по Терри Уикету, все еще сражавшемуся во Франции, по Терри Уикету и
его грубому требованию честности.
Как прослышал впервые директор о том, что Мартин напал на золотые
россыпи, – неизвестно.
Доктору Табзу надоело быть полковником – в Нью-Йорке слишком много
развелось генералов, и вот уже две недели он не находил Идеи, которая
могла бы внести переворот хотя бы в небольшой уголок мира. Однажды утром
он ворвался к Мартину – бакенбарды на щеках, как живые, – и начал его
упрекать:
– Над каким это таинственным открытием вы работаете, Эроусмит? Я
спрашивал доктора Готлиба, но он отнекивается: говорит, что вы хотите
сперва удостовериться. Я должен об этом знать, и не только потому, что я с
самым дружественным интересом отношусь к вашей работе, но и потому, что я,
как-никак, ваш директор!

Мысленно Мартин досказал: “Значит, я не буду ни руководителем отдела,
Мартин почувствовал, что у него отбирают его единственное сокровище, но
он не видел возможности отказать. Он принес свои записи и срезы агара с
плешинками на месте разрушенных бацилл. Табз ахнул, схватился за
бакенбарды, с минуту внушительно помолчал, потом укоризненно воскликнул:
– Вы хотите сказать, что вам удалось, по-видимому, открыть инфекционное
заболевание у бактерий – и вы утаили это от меня? Мой милый мальчик, мне
кажется, вы сами не совсем понимаете, что вы напали на чудесный способ
истребления патогенных бактерий… И вы от меня скрываете!
[…]
И затем он взял Мартина к вершине горы и показал ему королевства.
Да… Лучше всего предоставить вам большую комнату наверху, справа от
лифта. Она сейчас свободна. А кабинет в том же коридоре, напротив.
Вы получите всю необходимую помощь. Конечно, мой мальчик, вам не к чему
сидеть ночи напролет, надрываться, делая все самому. Вы должны только
обдумывать план и по возможности расширять работу, стараться охватить
возможно большее поле. Мы распространим ваш принцип на все! Десятки врачей
в больницах будут нам помогать, подтверждать наши выводы, расширять сферу
применения…

На следующее утро Готлиб тихо вошел в лабораторию Мартина. Он стал у
окна; он как будто избегал смотреть Мартину в глаза. Он вздохнул:
– Случилась скверная штука… Впрочем, может быть, не совсем скверная.
– Что такое, сэр? Не могу ли я помочь?
– Скверная не для меня. Для вас.
“Опять он заведет насчет опасностей быстрого успеха! – подумал с
досадой Мартин. – Мне это порядком надоело”.
Готлиб подошел к нему:
– Обидно, Мартин, но не вы первый открыли фактор Икс.
– Ч… ч… что?
– Его открыл еще и другой.
– Невозможно! Я обрыскал всю литературу, и, кроме Туорта, никто даже и
отдаленно не помышлял… Боже мой! Доктор Готлиб, ведь это значит, вся моя
работа за все эти недели – все было впустую, и я остаюсь в дураках…
– Ничего не поделаешь. Д’Эрелль из пастеровского института только что
опубликовал в “Comptes Rendus, Academic des Sciences” [доклады Академии
наук (франц.)] свои материалы – это ваш фактор Икс, совершенно то же.
Только он его называет “бактериофаг”.
– Значит, я…

ни знаменитостью, ничем! Возвращаюсь к разбитому корыту”. Силы сразу
оставили его, цель ушла, и божий свет потускнел до грязно-серого
полумрака.
“Бактериофаг” – предложил этот француз. Слишком длинно. Лучше просто
фаг. Я вынужден даже принять его название… для моего, моего фактора Икс!
Ну, что ж! Мне было хорошо в эти ночи, когда я работал. Работал…”
Он вышел из транса. Представил себе колбу с мутным от стафилококков
бульоном. Побрел в кабинет Готлиба, взял журнал со статьей Д’Эрелля и
читал ее пристально, восторженно.
– Вот это человек! Вот это ученый! – восклицал он с радостным смешком.

(Пока оценок нет)

Загрузка...